Неточные совпадения
Вся жизнь ее, все желания, надежды были сосредоточены на одном этом
непонятном еще для нее
человеке, с которым связывало ее какое-то еще более
непонятное, чем сам
человек, то сближающее, то отталкивающее чувство, а вместе с тем она продолжала жить в условиях прежней жизни.
Жиды начали опять говорить между собою на своем
непонятном языке. Тарас поглядывал на каждого из них. Что-то, казалось, сильно потрясло его: на грубом и равнодушном лице его вспыхнуло какое-то сокрушительное пламя надежды — надежды той, которая посещает иногда
человека в последнем градусе отчаяния; старое сердце его начало сильно биться, как будто у юноши.
— Ну, пусть не так! — равнодушно соглашался Дмитрий, и Климу казалось, что, когда брат рассказывает даже именно так, как было, он все равно не верит в то, что говорит. Он знал множество глупых и смешных анекдотов, но рассказывал не смеясь, а как бы даже конфузясь. Вообще в нем явилась
непонятная Климу озабоченность, и
людей на улицах он рассматривал таким испытующим взглядом, как будто считал необходимым понять каждого из шестидесяти тысяч жителей города.
— Их там девять
человек; один
непонятные стихи сочиняет, вихрастый, на беса похож и вроде полуумного…
Люди этого типа размножаются с
непонятной быстротой и обидно, грубо командуют теми, кто, по какому-то недоразумению, помогает им.
Жалко было себя, —
человека, который не хотел бы, но принужден видеть и слышать неприятное и
непонятное.
Она немного и нерешительно поспорила с ним, Самгин с удовольствием подразнил ее, но, против желания его, количество знакомых непрерывно и механически росло. Размножались
люди, странствующие неустанно по чужим квартирам, томимые любопытством, жаждой новостей и какой-то
непонятной тревогой.
Клим видел в Любаше
непонятное ему, но высоко ценимое им желание и уменье служить
людям — качество, которое делало Таню Куликову в его глазах какой-то всеобщей и святой горничной.
«Осенние листья», — мысленно повторял Клим, наблюдая
непонятных ему
людей и находя, что они сдвинуты чем-то со своих естественных позиций. Каждый из них, для того чтоб быть более ясным, требовал каких-то добавлений, исправлений. И таких
людей мелькало пред ним все больше. Становилось совершенно нестерпимо топтаться в хороводе излишне и утомительно умных.
В стремлении своем упрощать
непонятное Клим Самгин через час убедил себя, что Лютов действительно
человек жуликоватый и неудачно притворяется шутом. Все в нем было искусственно, во всем обнажалась деланность; особенно обличала это вычурная речь, насыщенная славянизмами, латинскими цитатами, злыми стихами Гейне, украшенная тем грубым юмором, которым щеголяют актеры провинциальных театров, рассказывая анекдоты в «дивертисментах».
— Ты должен знать: все женщины неизлечимо больны одиночеством. От этого — все
непонятное вам, мужчинам, неожиданные измены и… все! Никто из вас не ищет, не жаждет такой близости к
человеку, как мы.
Но он начинал подозревать, что, кроме этого, есть в
людях еще что-то
непонятное ему.
Он видел, что в этой комнате, скудно освещенной опаловым шаром, пародией на луну, есть
люди, чей разум противоречит чувству, но эти
люди все же расколоты не так, как он,
человек, чувство и разум которого мучает какая-то
непонятная третья сила, заставляя его жить не так, как он хочет.
И, слушая ее, он еще раз опасливо подумал, что все знакомые ему
люди как будто сговорились в стремлении опередить его; все хотят быть умнее его,
непонятнее ему, хитрят и прячутся в словах.
И с самим
человеком творилось столько
непонятного: живет-живет
человек долго и хорошо — ничего, да вдруг заговорит такое непутное, или учнет кричать не своим голосом, или бродить сонный по ночам; другого, ни с того ни с сего, начнет коробить и бить оземь. А перед тем как сделаться этому, только что курица прокричала петухом да ворон прокаркал над крышей.
Большинство же арестантов, за исключением немногих из них, ясно видевших весь обман, который производился над
людьми этой веры, и в душе смеявшихся над нею, большинство верило, что в этих золоченых иконах, свечах, чашах, ризах, крестах, повторениях
непонятных слов: «Иисусе сладчайший»и «помилось» заключается таинственная сила, посредством которой можно приобресть большие удобства в этой и в будущей жизни.
— Приду, если успею, — сказал Нехлюдов, чувствуя, что когда-то близкий и любимый им
человек Селенин сделался ему вдруг, вследствие этого короткого разговора, чуждым, далеким и
непонятным, если не враждебным.
Узнав ближе тюрьмы и этапы, Нехлюдов увидал, что все те пороки, которые развиваются между арестантами: пьянство, игра, жестокость и все те страшные преступления, совершаемые острожниками, и самое людоедство — не суть случайности или явления вырождения, преступного типа, уродства, как это наруку правительствам толкуют тупые ученые, а есть неизбежное последствие
непонятного заблуждения о том, что
люди могут наказывать других.
Экзистенциалисты антирелигиозного типа так низко мыслят о
человеке, так понимают его исключительно снизу, что остается
непонятным самое возникновение проблемы познания, возгорание света Истины.
Но до этого он не договаривался с Марьею Алексевною, и даже не по осторожности, хотя был осторожен, а просто по тому же внушению здравого смысла и приличия, по которому не говорил с нею на латинском языке и не утруждал ее слуха очень интересными для него самого рассуждениями о новейших успехах медицины: он имел настолько рассудка и деликатности, чтобы не мучить
человека декламациями,
непонятными для этого
человека.
Он не острит отрицанием, не смешит дерзостью неверия, не манит чувственностью, не достает ни наивных девочек, ни вина, ни брильянтов, а спокойно влечет к убийству, тянет к себе, к преступленью — той
непонятной силой, которой зовет
человека в иные минуты стоячая вода, освещенная месяцем, — ничего не обещая в безотрадных, холодных, мерцающих объятиях своих, кроме смерти.
Мы, конечно, понимали, что это шутка, но не могли не чувствовать, что теперь вся наша семья
непонятным образом зависит от этого
человека с металлическими пуговицами и лицом, похожим на кляксу.
Харченко был странный
человек и для Заполья совсем
непонятный.
Для Ермилыча было много
непонятного в этих странных речах, хотя он и привык подчиняться авторитету суслонского писаря и верил ему просто из вежливости. Разве можно не поверить этакому-то
человеку, который всякий закон может рассудить?
Всё было страшно интересно, всё держало меня в напряжении, и от всего просачивалась в сердце какая-то тихая, неутомляющая грусть. И грусть и радость жили в
людях рядом, нераздельно почти, заменяя одна другую с неуловимой,
непонятной быстротой.
Некоторые глупые, дерзновенные и невежды попускаются переводить на общий язык таковые книги. Многие ученые
люди, читая переводы сии, признаются, что ради великой несвойственности и худого употребления слов они
непонятнее подлинников. Что же скажем о сочинениях, до других наук касающихся, в которые часто вмешивают ложное, надписывают ложными названиями и тем паче славнейшим писателям приписывают свои вымыслы, чем более находится покупщиков.
Другие из
людей дела вовсе не имели никаких определенных средств и жили
непонятным образом, паразитами на счет имущих, а имущие тоже были не бог весть как сильны и притом же вели дела свои в последней степени безалаберно.
Надо сказать, что этот суровый
человек, не одобрявший студентов за их развязную шутливость и
непонятный слог в разговоре, не любил также, когда появлялись в заведении вот такие мальчики в форме.
И, правда, повсюду в жизни, где
люди связаны общими интересами, кровью, происхождением или выгодами профессии в тесные, обособленные группы, — там непременно наблюдается этот таинственный закон внезапного накопления, нагромождения событий, их эпидемичность, их странная преемственность и связность, их
непонятная длительность.
Я был изумлен, я чувствовал какое-то
непонятное волнение и очень полюбил этих добрых
людей, которые всех нас так любят.
Да, это было настоящее чувство ненависти, не той ненависти, про которую только пишут в романах и в которую я не верю, ненависти, которая будто находит наслаждение в делании зла
человеку, но той ненависти, которая внушает вам непреодолимое отвращение к
человеку, заслуживающему, однако, ваше уважение, делает для вас противными его волоса, шею, походку, звук голоса, все его члены, все его движения и вместе с тем какой-то
непонятной силой притягивает вас к нему и с беспокойным вниманием заставляет следить за малейшими его поступками.
Я люблю отца, но ум
человека живет независимо от сердца и часто вмещает в себя мысли, оскорбляющие чувство,
непонятные и жестокие для него. И такие мысли, несмотря на то, что я стараюсь удалить их, приходят мне…
А на меня он, по-видимому, именно смотрел как на «встречного», то есть как на
человека, перед которым не стоит метать бисера, и если не говорил прямо, что насилует себя, поддерживая какие-то ненужные и для него
непонятные родственные связи, то, во всяком случае, действовал так, что я не мог не понимать этого.
Истомленные трудом
люди пьянели быстро, во всех грудях пробуждалось
непонятное, болезненное раздражение.
— Значит, — все я читал! Так. Есть в них
непонятное, есть лишнее, — ну, когда
человек много говорит, ему слов с десяток и зря сказать приходится…
Завязался один из тех споров, когда
люди начинали говорить словами,
непонятными для матери. Кончили обедать, а все еще ожесточенно осыпали друг друга трескучим градом мудреных слов. Иногда говорили просто.
Но не решалась и, замирая, слушала рассказы о
людях,
непонятных ей, научивших ее сына говорить и думать столь опасно для него. Наконец она сказала ему...
Во всех чувствовалось что-то сдвинутое, нарушенное, разбитое,
люди недоуменно мигали ослепленными глазами, как будто перед ними загорелось нечто яркое, неясных очертаний,
непонятного значения, но вовлекающей силы. И, не понимая внезапно открывавшегося великого,
люди торопливо расходовали новое для них чувство на мелкое, очевидное, понятное им. Старший Букин, не стесняясь, громко шептал...
Только гораздо после я оценил вполне Софью Ивановну, но и тогда мне пришел в голову вопрос: почему Дмитрий, старавшийся понимать любовь совершенно иначе, чем обыкновенно молодые
люди, и имевший всегда перед глазами милую, любящую Софью Ивановну, вдруг страстно полюбил
непонятную Любовь Сергеевну и только допускал, что в его тетке есть тоже хорошие качества.
Эти молчаливые
люди, никогда не говорившие своего имени, нередко, по
непонятным для непосвященного причинам, и доставляли мне уголовные сведения.
Господин обер-пастор города Герлица Рихтер восстал на сочинение Бема, называемое «Аврора», за то, что книга эта стяжала похвалы, а между тем она была написана простым сапожником и о предметах,
непонятных даже
людям ученым, значит, толковала о нелепостях, отвергаемых здравым смыслом, и господин пастор преследование свое довел до того, что Бем был позван на суд в магистрат, книга была у него отобрана и ему запрещено было писать; но, разумеется, хоть и смиренный, но в то же время боговдохновляемый Бем недолго повиновался тому.
На это желание мужа Катрин немножко поморщилась: прежде всего ей не понравилось, что на их обеденных беседах будет присутствовать посторонний
человек, а Катрин все часы дня и ночи желала бы оставаться с глазу на глаз с мужем; сверх того, не имея ничего против управляющего и находя его умным и даже, по наружности своей, красивым, она вместе с тем чувствовала какую-то
непонятную неловкость от его лукаво-рысьего взгляда.
Говорил он о рабах божьих и о
людях его, но разница между
людьми и рабами осталась
непонятной мне, да и ему, должно быть, неясна была. Он говорил скучно, мастерская посмеивалась над ним, я стоял с иконою в руках, очень тронутый и смущенный, не зная, что мне делать. Наконец Капендюхин досадливо крикнул оратору...
Судья Дикинсон вскочил со своего места и наступил при этом на свою новую шляпу. Какой-то дюжий немец, Келли и еще несколько
человек схватили Матвея сзади, чтобы он не искусал судью, выбранного народом Дэбльтоуна; в камере водворилось волнение, небывалое в летописях городя. Ближайшие к дверям кинулись к выходу, толпились, падали и кричали, а внутри происходило что-то
непонятное и страшное…
Странные
люди, чужие
люди,
люди непонятные и незнакомые,
люди неизвестного звания,
люди с такими лицами, по которым нельзя было определить, добрые они или злые, нравятся ли они
человеку или не нравятся…
Лозищанин понял, что эти
люди заботятся о нем, хотя его удивляло, что этот беспечный народ относился к его печальному положению с каким-то
непонятным весельем.
Жизнепонимание общественное потому и служило основанием религий, что в то время, когда оно предъявлялось
людям, оно казалось им вполне
непонятным, мистическим и сверхъестественным. Теперь, пережив уже этот фазис жизни человечества, нам понятны разумные причины соединения
людей в семьи, общины, государства; но в древности требования такого соединения предъявлялись во имя сверхъестественного и подтверждались им.
Если
человеку общественного жизнепонимания кажутся странными и даже опасными требования христианского учения, то точно столь же странными,
непонятными и опасными представлялись в давнишние времена дикарю требования учения общественного, когда еще он не вполне понимал их и не мог предвидеть их последствий.
«Конечно, правительства указывают для оправдания этих мер на исключительно оборонительный характер всех этих расходов и вооружений, но все-таки остается
непонятным для всякого незаинтересованного
человека, откуда можно ожидать нападения, когда все великие державы единодушно в своей политике преследуют единственную цель обороны.
Положение о том, чтобы не делать другим того, чего не хочешь, чтобы тебе делали, не нужно было доказывать чудесами, и положению этому не нужно было требовать веры, потому что положение это само по себе убедительно, соответствуя и разуму и природе
человека; но положение о том, что Христос был бог, надо было доказывать чудесами совершенно
непонятными.